got a light, handsome?
.Ухура ловит скрываемое - ведь она восприимчива - возможно даже раньше, чем это логически выводит Спок. И весь вопрос заключается в том, умеет ли Спок решать уравнения с неизвестным так скоро, как Ухура подирается через южный акцент.
Доктор осматривает их одинаково долго с тем же старанием и лингвистку, и первого помощника, просит по очереди их поднять руки, и заставляет другого ждать под дверью - дань врачебному этикету, в котором пациент больше не нуждается, только доктор - ждут друг друга оба ровное количество минут, а Ухура все равно знает. Чуткий слух ловит интонации на грани мыслей, жутковатое бремя, когда гневные претензии раскрывают ей свои тайны. Ухура легко их читает, ей не чужд этот земной диалект, между строк, может, но Спок-то воспринимает только слова. Они стоят плечом к плечу теснясь, и Спок не трогает даже по привычке ее руки в запальчивом своем детском увлечении, оба анализируют доктора, разбирая сказанное им на составляющие, два пика мыслительной активности, два штурмующих его сущность мозговых центра.
Они стоят так близко - что возьмись Спок за её руку и прочитай верно переведенные интонации, жесты, ритм голоса, и неосторожно подобранные Боунзом слова - увидел бы как на ладони, открытую и честную его душу с бесхитростными мыслями, продиктованными давней клятвой Земле, спасти его от чего угодно, что, пожалуй нужно больше доктору самому. Вулканец тянется рукой вперед к Боунзу, в отчаянии, получив умозаключениями слишком мало, но передумав, отворачивается, выходит за дверь.
На мгновение доктору становится страшно, не более; не все люди способны к такому виду активности и немногим больше число тех, кто выдержит на себе. Ухура - человек, с нормально функционирующей нервной системой, сердцем, и Боунз ничего не может сказать о её душе, но человек как определение - все более познавательно, чем информация о положении печени. Взгляд её должен бы восприниматься легче, но в глазах лингвистки и Спока, по-разному карих, одинаковая заинтересованная холодность.
Когда дверь закрывается, Маккой прищуривается и пробует наугад:
- Что за межвидовую активность вы на мне испытываете, объяснитесь.
Его не смущает ни сам подбор слова в сознании с вспыхивающими его значениями, ни то, что стоит за ним, и подумай Боунз хоть раз о том, что Спок действительно активен в своем поведении, антисоциальном, как последняя физическая теория, активен в эмоциях и касаниях, и всем, что обычно стоит за этим, он не стал бы задавать этот вопрос.
- Я знаю не больше вашего, доктор.
Отвечает ему Ухура, и Боунз напоминает себе о том, что она не читает его мыслей прикосновением или взглядом, но забывает через мгновение все равно.
- Но больше его, точно.
- Мы не обсуждаем вас, - бросает она с улыбкой, с которой поворачиваются спиной к умирающей планете, чуть громче, чем нужно, и выходит за дверь так же точно, словно бы они со Споком сделали это вместе.
И, черт возьми, доктору совсем не хочется догонять её, поступать глупо, хотя не читает же она твоих мыслей, кровь её с твоей одинакового цвета, у неё не зеленая чертова кровь! Он понимает сразу не абсурдность своего суждения, и что – Джим тоже дурак который постоянно прав, но что все эмоции Спока отражаются у лингвистки на лице, и снимает тонкие, почти невидимые для глаз перчатки, покидая кабинет.
Боунз идет к мостику договориться о встрече, потому что не желает быть обвиненным в грубости, постучавшись вечером без приглашения, но на самом деле не хочет видеть в её покоях кого-либо ещё. Определенного, или; намного легче оповестить о визите заранее и позволить Ухуре решить за него. Боунз никогда не ошибался в тех, кому можно доверится, не потому ли, что сам был доверенным тысячи раз, когда дело касалось и жизни, и; но он заходит в темную комнату лейтенанта Ухуры, переступает порог, сразу попадая в тень, дверь медленно и плотно закрывается за его спиной – и их все-таки трое. Он не хочет молчать ни минуты, может, знает что без слов здесь обойдутся без него, огромный, как дыра в обшивке корабля, его недостаток; Боунз даже не умеет выразительно смотреть, чтобы Спок заткнулся со своими мыслями.
Своим чертовым мелдингом, способностями, прической, умом, худобой, голосом тяжелым, чтобы никогда больше не открывал рот; Боунз ни может, ни; но никогда не скажет этого вслух.
- Подойди сюда, - он тянется к коммандеру, знает, как было раньше, сотни лет до - за неповиновение к старшим по званию вполне можно было никогда больше не раскрыть рта, и этот факт его не радует и не огорчает даже. Не имеет значения.
- Доктор
- Доктор, - вторит ему Ухура, рассудочным шепотом в ухо, - о природе испытываемых чувств он не имеет ни малейшего понятия.
Она не сестра ему, не любовница, никто – жестко заключает Боунз; и сама она не знает что делать, что говорить.
Смотрит взглядом тем, чтобы прекратить любое слово, бесполезное – Боунз видит, она словно не понимает до конца. Спок опустив голову подает свою руку, когда доктор касается пальцев его, отвечает, на выдохе
- Не страшно. Я как раз лишен этого недостатка.
Доктор осматривает их одинаково долго с тем же старанием и лингвистку, и первого помощника, просит по очереди их поднять руки, и заставляет другого ждать под дверью - дань врачебному этикету, в котором пациент больше не нуждается, только доктор - ждут друг друга оба ровное количество минут, а Ухура все равно знает. Чуткий слух ловит интонации на грани мыслей, жутковатое бремя, когда гневные претензии раскрывают ей свои тайны. Ухура легко их читает, ей не чужд этот земной диалект, между строк, может, но Спок-то воспринимает только слова. Они стоят плечом к плечу теснясь, и Спок не трогает даже по привычке ее руки в запальчивом своем детском увлечении, оба анализируют доктора, разбирая сказанное им на составляющие, два пика мыслительной активности, два штурмующих его сущность мозговых центра.
Они стоят так близко - что возьмись Спок за её руку и прочитай верно переведенные интонации, жесты, ритм голоса, и неосторожно подобранные Боунзом слова - увидел бы как на ладони, открытую и честную его душу с бесхитростными мыслями, продиктованными давней клятвой Земле, спасти его от чего угодно, что, пожалуй нужно больше доктору самому. Вулканец тянется рукой вперед к Боунзу, в отчаянии, получив умозаключениями слишком мало, но передумав, отворачивается, выходит за дверь.
На мгновение доктору становится страшно, не более; не все люди способны к такому виду активности и немногим больше число тех, кто выдержит на себе. Ухура - человек, с нормально функционирующей нервной системой, сердцем, и Боунз ничего не может сказать о её душе, но человек как определение - все более познавательно, чем информация о положении печени. Взгляд её должен бы восприниматься легче, но в глазах лингвистки и Спока, по-разному карих, одинаковая заинтересованная холодность.
Когда дверь закрывается, Маккой прищуривается и пробует наугад:
- Что за межвидовую активность вы на мне испытываете, объяснитесь.
Его не смущает ни сам подбор слова в сознании с вспыхивающими его значениями, ни то, что стоит за ним, и подумай Боунз хоть раз о том, что Спок действительно активен в своем поведении, антисоциальном, как последняя физическая теория, активен в эмоциях и касаниях, и всем, что обычно стоит за этим, он не стал бы задавать этот вопрос.
- Я знаю не больше вашего, доктор.
Отвечает ему Ухура, и Боунз напоминает себе о том, что она не читает его мыслей прикосновением или взглядом, но забывает через мгновение все равно.
- Но больше его, точно.
- Мы не обсуждаем вас, - бросает она с улыбкой, с которой поворачиваются спиной к умирающей планете, чуть громче, чем нужно, и выходит за дверь так же точно, словно бы они со Споком сделали это вместе.
И, черт возьми, доктору совсем не хочется догонять её, поступать глупо, хотя не читает же она твоих мыслей, кровь её с твоей одинакового цвета, у неё не зеленая чертова кровь! Он понимает сразу не абсурдность своего суждения, и что – Джим тоже дурак который постоянно прав, но что все эмоции Спока отражаются у лингвистки на лице, и снимает тонкие, почти невидимые для глаз перчатки, покидая кабинет.
Боунз идет к мостику договориться о встрече, потому что не желает быть обвиненным в грубости, постучавшись вечером без приглашения, но на самом деле не хочет видеть в её покоях кого-либо ещё. Определенного, или; намного легче оповестить о визите заранее и позволить Ухуре решить за него. Боунз никогда не ошибался в тех, кому можно доверится, не потому ли, что сам был доверенным тысячи раз, когда дело касалось и жизни, и; но он заходит в темную комнату лейтенанта Ухуры, переступает порог, сразу попадая в тень, дверь медленно и плотно закрывается за его спиной – и их все-таки трое. Он не хочет молчать ни минуты, может, знает что без слов здесь обойдутся без него, огромный, как дыра в обшивке корабля, его недостаток; Боунз даже не умеет выразительно смотреть, чтобы Спок заткнулся со своими мыслями.
Своим чертовым мелдингом, способностями, прической, умом, худобой, голосом тяжелым, чтобы никогда больше не открывал рот; Боунз ни может, ни; но никогда не скажет этого вслух.
- Подойди сюда, - он тянется к коммандеру, знает, как было раньше, сотни лет до - за неповиновение к старшим по званию вполне можно было никогда больше не раскрыть рта, и этот факт его не радует и не огорчает даже. Не имеет значения.
- Доктор
- Доктор, - вторит ему Ухура, рассудочным шепотом в ухо, - о природе испытываемых чувств он не имеет ни малейшего понятия.
Она не сестра ему, не любовница, никто – жестко заключает Боунз; и сама она не знает что делать, что говорить.
Смотрит взглядом тем, чтобы прекратить любое слово, бесполезное – Боунз видит, она словно не понимает до конца. Спок опустив голову подает свою руку, когда доктор касается пальцев его, отвечает, на выдохе
- Не страшно. Я как раз лишен этого недостатка.
@темы: spones, startrek slash