the sun does shine on a dogs ass some days 3)

Знал бы ты, как называется файл, в котором я пишу это, ты бы захотел мне врезать. Сейчас полночь и у меня играет Où va le monde едва ли ты соберешься послушать но она такая «почему все заканчивается кошмаром???куда катится миир» а проигрыш в конце просто бьёт наотмашь. Представь что ты пошёл на вечеринку. Ты не хотел идти, но тогда тебя не пригласят на следующую. Ну и все будут. В общем ты удрученно идёшь, но конечно выглядишь здорово, ты отдохнувший, ты трезв, потому что умеешь развлекаться без этого. Вспоминаешь хоть какую-нибудь причину чтобы воодушевиться и надеть что-нибудь хорошее, ты ведь не такой, что по команде сможешь изобразить восторг если так надо. Думаешь, ну один раз я веселился на вечеринке, правда вас было четверо и это твои одноклассники, разбежавшиеся ещё за несколько лет до выпуска, и они пьяные и целуются друг с другом но было весело, ты даже мог ставить свой любимый плейлист с шёпотами на страшном языке всем было похуй. Да, может и сейчас будет не плохо. По пути на тебя слишком много смотрят, а когда ты на месте — не смотрит никто. Сразу понятно, что вечер будет такой себе, но ты уже пришёл. Твой телефон вибрирует от сообщений одного знакомого, который мечтает с тобой пообщаться наедине. Люди вокруг слишком высокие. Когда входит кто-то новый врывается холод и ты вздрагиваешь. Музыка отстой, но ты так много танцевал в своей жизни, что это просто нативный способ расслабиться. Кое-кто в твоём вкусе, но это не тот день. А может, причина в другом. Тебе не до этого. Ты сливаешься с этим местом. Обмениваешься словами, но взгляд устаёт, вода слишком солёная, ты не знаешь что написать в ответ, все слова как одно. Ты нигде, ты в своей кровати, боишься лечь, чтобы твоя голова не растеклась по подушке, стараешься не отвести взгляд от лица напротив, успокоиться, а паника захватывает тело от пальцев на ногах до макушки, ты весь в огне и воде одновременно. Сама возможность планет висящих посреди пустоты меня так пугает. Нет, ты всё ещё в полуосвещённом зале с незнакомцами, твой телефон разрывается. Эта песня так прекрасна, ты можешь всплакнуть от того только как она начинается. Сколько тебе лет? Тебе никто не нужен. Ты так часто радуешься в одиночестве, а когда ты с кем-то, то боишься, что всё разрушится. Ты чувствуешь каждую ноту в этих звуках. Ты похож на воду вместе со всем, что в ней есть, всем этим мусором. Многие считают что тебя не понять, но такова твоя задумка и для меня это самое нелепое, это ведь так просто что ты стремишься к комфорту и зависишь от эмоционального фона. Я видел что-то другое в начале. Всё хорошо, он тебя заберёт и отвезёт домой, вы почти не знакомы но ты знаешь что он хороший. Он много болтает. Просто попроси его включить музыку. Постарайся не обзывать всех тупицами. Умой лицо перед сном. Ты забудешь всё, что тебе приснится через шестьдесят секунд, если ты их выдержишь.

---

два оттенка белого

мне надоело что мои когда-то-мечты имеют тенденцию превращаться в ночные кошмары, реалистичные превыше всех ожиданий. всё, что можно в реальности, чтобы убрать это от меня подальше уже сделано, а всё что я могу сделать для своего подсознания - это довести старые желания до абсурда. до логического завершения
согласен, это отвратительно. и это гипербола

Лайт Ягами\Миса Амане ау лайт вышел из тюрьмы тетрадки нет, памяти нет

Когда Лайт выходит из заключения, молча подписав сотню бумаг, диктующих как ему прожить остаток дней, он снимает номер в хорошем отеле в парковом районе Токио. За неделю до освобождения он оплатил резервацию и полиция проверила его, установив все, что сочла нужным. Это было чуть ли не единственное, что он решил уточнить. Он дает себе сутки, чтобы привести внешность в порядок, иначе на это можно потратить несколько месяцев - на зал, курс витаминов для здорового цвета кожи, парикмахера, упражнения с собственным лицом.
Лайт тщательно смывает с себя запахи, прилипшие к нему в камерах расследования, смывает сожаления, лишние слова, пытается не чувствовать раскаяние, затолкать чувства поглубже, снова стать тем, кто выполняет свой долг, но общество уже отвернулось и ничего от него не примет. «Поживи для себя и ответь за это». Может быть, есть женщина, перед которой он снова может в это сыграть.
Мацуда сообщил Лайту новый адрес Мисы, глядя на него с брезгливостью и каплей зависти. Это низко. Она очень нужна ему. Он скажет, что не нужна, когда вернётся к ней. Он всё ещё тот Лайт, которого она любит до безумия, одержимый под маской холодности, обходительный, расчетливый маньяк в костюме джентльмена.
В сомнении он тратит неделю, встречая старых немногочисленных знакомых, которые могут быть полезными. Чтобы не копаться в себе он ходит на собеседования, и, пытаясь произвести впечатление, переходит все границы - людям не по себе рядом с ним. В здоровенном бассейне Lotte проводится чемпионат по плаванию, Лайт смотрит как мужчины и одна женщина соревнуются за право первого, и хотя фотограф принимает его за важного гостя, на плёнке Лайт выглядит как обычный человек. Он замечает даже, что постарел, но это не морщины, не согнутые кости и не седина.

Лайт знает её адрес и знает её номер, знает, что она не ждет извинений, но он считает себя хорошим человеком теперь.

От скуки он берётся за то, что полиция называет работой, вечерами просматривая дела, которые они готовы ему предложить. Налоговые иски, локализированная коррупция. Он готовит свои условия, аргументы для дела - доказательства что он в ясном уме. Лайт задумывается о том, чтобы больше не быть в таком действительно кристальном, как закаленное стекло, сознании хоть на секунду, сейчас он не может об этом мечтать.

Его телефон звонит в один из таких вечеров, в трубке слышно тихое дыхание, шелест тела в кровати, он ждет пока кто-нибудь ответит слишком долго, понимая, что Миса, возможно, очень скучает и представляя, что, может быть, она сейчас не одна. Боже, как ему нравится об этом думать. Ещё никто не награждал его возмездием.

По дороге он заходит в цветочный магазин и не без удовольствия выбирает такой букет, который будет напрашиваться в мусорное ведро. Он должен смотреться там слегка драматично. Он впервые поднимается к ней с цветами, которые выбрал сам. Повод его оправдывает. Как психопату, Лайту нравится, когда обстоятельства диктуют ему, что чувствовать.

- Я очень рад снова тебя видеть.

Ого. Его голос звучит неровным, как голос человека, в трепете перед возлюбленной. Миса впускает его. У него нет сил обнять её, нет сил говорить и улыбаться. Он словно возрождается здесь и сейчас прямо с младенчества, когда не мог даже сжать кулачок. Её квартира почти так же хороша, как его номер за двадцать тысяч йен.

- Я помогу. Ох, можешь бросить пальто здесь. Я сейчас найду твоё любимое вино.

Лайт держит её руку, чтобы они стали напротив, он смотрит так, что у Мисы должно возникнуть дежавю: вот они впервые прикасаются друг к другу, вот их первый поцелуй, как он это делает, что нельзя отвести глаз или рассмеяться, она думает, у него есть такая способность. Она думает он особенный. Её глаза светятся.

- Лайт!

Он прижимает её к себе и долго-долго смотрит в лицо. С нежностью, нет ни угроз, ни горя, и старая добрая любовь наконец настигла его.

- Миса, я безумно по тебе скучал.
- Ох, я счастлива.
- Собирайся, я тебя заберу.

Пока Миса стоит, прижавшись к своей самой большой любви, она думает — он что-то забыл. Лайт оставил что-то в заключении, важную вещь для них обоих. Он не вспомнил нужного слова. Он испортил момент. Мир должен был ликовать к его возвращению, но вокруг тишина. Часть её благодарна ему за это.
Миса поглядывает на их отражение в зеркальце заднего вида: они смотрят в разные стороны, но он прижимает её к себе, они очень молоды и смотрятся невероятно — её кукольная внешность подчеркнута строгостью его черт, его сдержанная сила оттеняет её игру и выразительность, даже его спокойный голос заставляет её звучать мелодичнее в сравнении.

Когда они заходят в номер, она с готовностью не мешаться под ногами спрашивает, есть ли у него на сегодня работа.
- Работой я займусь не сегодня, - говорит Лайт, прежде чем поцеловать её. Это осторожный неглубокий поцелуй. Это воскресний ужин на семейном торжестве и объявление помилования после смертного приговора - всё в один день. Лайт знает как устроить бойню и как устроить праздник. Нет ничего удивительного в том, что Миса на седьмом небе, ей предположено там быть.
И, Миса знает, она тоже для него восхитительна. Он любит как она пахнет, как чистота после горячего источника и цветочные стебли. Он считает её невинной, не изощренной, он прикасается к чему-то божественному, когда раздевает её. Он перестает быть хищным и упертым, он несёт её на руках и прячет их под одеялом. Лайт не может убрать прослушку, и его бесит что обычные люди по своей хитрости и наглости могут слышать небесную музыку.
Миса действительно соскучилась по нему, как бы то ни было, она никогда не была настойчивой и требующей его внимания, когда они оставались наедине. Она всегда любила продлить их поцелуй но у неё первой перехватывало дыхание. Она гладила его спину горячими пальчиками, притягивала его ближе, обхватывая руками и ногами, но никогда не сдирала с него одежду и не набрасывалась. Лайт делает это всё, его неизменно возбуждает как они и здесь ведут себя слаженно, уступая, без слов, им подходит это, насколько они идеальная картина в объятиях друг у друга, и это работает как ему бы хотелось чтоб в мире работало большинство вещей.

Утром Лайт торопится создать хороший план, который его мозг вынашивал эти медленные скучные недели. Он мыслит яснее и тем отчетливее понимает, что важная деталь ускользнула от него безвозвратно. Миса тоже знает это — они проводят выходные гуляя вдоль набережных и наблюдая за погодой на небе с вершины холма. Они перебирают места, которые могут оживить память. Им нравится двигаться по городу, даже осознавая цель весьма смутно. Им по душе неприметные кафе в затерянных местах города, пустые ночные бары с разговорами полушепотом на огромных кожаных креслах, пока такси пробирается к ним через все городские пробки. Лайт знает, что он потерял что-то важное, когда они возвращаются домой, но он чувствует что также и нашёл что-то. Он ценит упорство и стремление к целям, несмотря на цену этого, он не любит легкомыслие и доверчивость, но преданность Мисы вызывает в нем потребность построить дом своими руками. И поставить там большую кровать. Когда она засыпает по дороге домой, он привыкает нести её на руках.

@темы: тетрадь смерти, death note, гет

---

Если бы мы жили вместе, конечно, не так, как мечтали, а только так, как бы получилось, один шанс из миллиона, который мог бы случиться. Мы бы остались вместе, но уже как будто не любили друг друга так безумно и свободно, или кто-то из нас был бы болен или травмирован, внутри или снаружи, или испытывал непрекращающиеся трудности, походы к юристам, психологам, астрологам, аптекарям. Мы бы больше не наслаждались каждой минутой, забывая о времени, месте, других людях, мы бы не считали это счастьем делить друг с другом каждый день. Мы бы просто спали в одной кровати, не более. Как раз там, где ты еще не потерял единственную вещь, наполняющую все смыслом, но также твоих навыков не хватает чтобы ей пользоваться, она лежит распакованная и ты не ломаешь её, а ходишь мимо. Если бы мы просто ходили мимо друг друга. Однажды во мне бы просыпалось желание посмотреть как ты выглядишь, когда свет падает прямо в лицо и замереть в восхищении, но мне пришлось бы смирить это, чтобы оставить как есть. Иногда тебе бы хотелось снова взять мою руку, раз мы идем рядом, и тебе пришлось бы держать это при себе. Чтобы ничего не испортить, нам пришлось бы быть очень холодными, спокойными, сговорчивыми и рассудительными всегда и при любых обстоятельствах, и все сильные чувства оставались бы сдерживаемыми. Мы бы всегда помнили ради чего все это затеяно, что это единственный способ, и что нет ничего после поражения, нет ничего после признаний, ничего после поцелуев, нет ничего после занятия любовью, как мы бы не были искренни. Потому что мы не понимаем, и у нас ничего нет друг для друга, мы только можем заставлять другого страдать. У нас недостаточно благородства, честности, хороших намерений, невинности, доброты, мы только берем своё, потому что желание слишком сильное. С этим нельзя справиться, и чтобы быть вместе пришлось бы растворить все побуждения в спокойном осознании порядка, который можно задать с теми исходными данными, которые у нас есть.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я точно знаю что это не касается личности человека, потому что этот гром и молния случится точно так же впредь при стечении обстоятельств, и станет сильнее, и более сложными. Впервые почувствовав сильную привязанность навсегда веришь, что это не повторится. Отчасти — правда, следующее чувство станет не таким, с иной стороны, ты полюбишь другие вещи, потому что и ты изменишься. И точно так же, как раньше, это новое чувство с новой силой подействует на изменившегося тебя и ты испытаешь влюбленность, которая просто была бы невозможна, останься ты прошлой версией себя, чистым листом, или встреть этого человека в любое другое время.
И да, и нет.
Все равно неожиданно на меня сваливается страх, пока я выбираю фруктовый сок — ничто никогда не сравнится с мгновением, где я касаюсь пальцами его лица, и его кожа теплая и чуть жесткая, потому что он побрился с утра, и он позволяет одной моей руке обвести его скулу, подбородок, и прижаться ладонью к щеке, и он стоит на коленях, мне так грустно и это может мне помочь, и это помогает мне прямо на глазах, мне становится легче, от того, что моих сил достаточно для этой задачи. Страх, что я ничего не буду желать больше, что я ничего не буду ждать так сильно, что я никогда не почувствую такой радости, такого спокойствия, как когда он трясся от температуры и озноба под одеялом и мне можно было побыть большой ложкой, и во мне было наконец это ощущение здоровья , ощущения будто несмотря ни на что мне не грозит болезнь. Страх, что я не получу больше такого удовольствия от игры, в которой можно было создать тысячу вариантов исхода событий. Или от еды. Страх, что буду видеть несчастья там, где их нет. Везде трагедию, всегда смотреть с плохой стороны.

Или (страх ли это?) найду в себе и в том что вокруг, наконец, что-то еще.

---

У меня есть очень храбрый друг. Но он говорит одно, а после признается в том, что сделал, и дело разнится с его высказываниями.
Он очень determinated, он знает, как выглядит то, что он хочет, знает его рост и запах, сколько это стоит в пересчете на курс.
Но он такой смелый. Во всем этом. И на словах и на деле, просто по-разному. Сначала я не понимаю и начинаю иронизировать над расхождением, но потом мне перестают казаться простыми его решения. Когда он говорит, он так логичен и убедителен, даже для меня, его слова — отказ, продиктованный вещами, которые мы слышим с детства, еще не умея оценивать советы родителей и классных старших знакомых, его слова — словно эхо разговоров, которые были повсюду в то время, что мы росли. Мы слышали их по телефону между нотациями, в шутках за сигаретой между уроками, и мы слышали их даже когда не хотели - в криках поссорившихся близких.
Я прилетаю на выходные и мы лежим в кровати. Мы так давно не виделись, мы сильно изменились и как раньше, мы делимся важными вещами и смеёмся над ними, и я не чувствую разницы между нами, хотя мы очень непохожи.
Мне так весело, что я говорю правду — которая была, которую хочу, и какая будет. Мне вдруг становится всё равно, если ничего не сбудется, мне нужен этот момент. Я вскользь думаю, что смогу вынести время, напоминающее мне о моих безнадежных мечтаниях.
И вот наступает момент, после шампанского и аптеки, когда он говорит что он уже делал. Какими бесполезными были его уступки и терпение. С какой настойчивостью он старался и как далеко зашел. И это пугает меня, потому что а что если это не было бы напрасным? Он готов поменять свою жизнь так сильно, он так многое может доверить другому человеку, он готов пойти на риск быть использованным, если так можно заполучить чужое расположение, и он точно готов вынести это и получить, что хочет, но сколько же он готов просто отдать.
Родители и друзья и ситкомы никогда не учили такому. Или настаиваешь или просто отказываешься. Но наверняка кто-то еще рассказал ему о терпении, уступчивости и снисходительности. О том, что можно получить, что хочешь, доказав что ты этого достоин. Что ты можешь вынести несправедливость.
Как же мне с ним повезло - быть таким сложным и сильным и говорить такую злую отталкивающую большинство людей чушь

---

мне нравятся позитивные посты
но едва ли я снова стану тем, кто мог быть с Р, как раньше, таким каким был раньше
и всё-таки это изменение о котором я так долго думал, я говорил "словно мне не хватает понимания чего-то плохого, словно у меня всегда было только хорошее"
и я считаю что на лице и в целом всегда видно, что это за человек. и если он меняется, это видно. и что с ним было, и как он это воспринимал.

(что если они оба читают меня сейчас, один днём, проснувшись, и другой ночью, сходив за новой пачкой сигарет. я не хочу об этом думать) и вот я смотрю на своё лицо и мне интересно, есть ли что-то новое, потому что спустя много времени я всё ещё только начинаю нормально задаваться вопросом вроде "что это блять было?"
как мне просто хочется обесценить и сказать НУ БЫЛО ЧЕТО ТАМ НЕ ТАКОЕ ЗАБЫВАЛИ но это плохой подход, но он такой привлекательный и такой поощряемый всеми и как отвратительно представить как он говорит в пользу его, и я чувствую что надо оправдываться тип у всех разное восприятие счастлив за тебя что ты прекрасно функционируешь без рефлексии, может ты просто ниче не чувствовал - нет я же стока навернул

есть ли у меня право засорять это информационное пространство? у меня от этого какое-то чувство вины

тесты говорят я живу в наивной мелодраме. так вот, мир стал шире, можно воспринимать людей по-новому теперь, так же как , не как я, смотреть на них взглядом ..что называют объективизацией и то как главные герои Карамазовы смотрят на женщин...чуть более утонченная похоть
хаххаахахпа какая ошибка было видеть в нем что-то здоровое и прекрасное. просто отвратительно

люди такие разные в своих вкусах, но почти все, что вокруг меня в каком-то единении держатся мнений, которые мне больше не нравятся и некоторые при этом настолько сильно подходят мне, создавая удивительные кинематографичные моменты.
есть две вещи что я хочу. но когда получаю их, это совсем не похоже на счастье.
я жутко устаю от чувства времени. но это приходит с хорошим - попытками пользоваться им для нужных вещей. может никто не транслирует а я вижу что хочу может я просто сейчас выбираю не те фильмы? я не знаю как сделать этот текст только для себя. Есть всего две вещи, но они должны быть правильными. это звучит не так уж и сложно. периодически я знаю, и вижу что всё верно и я куда-то иду. из этого и состоит всё, всю жизнь задавать себе эти вопросы? мне неприятна сама мысль, что прочитав это, можно говорить со мной, будто всё давно понятно. черт да это же разумно - избегать неприятных вещей.
нет я не выбрал бы это снова я просто разочарован
и это все?

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я представляю как мы встречаемся, где угодно, и это наконец навсегда. Как мы неторопясь пытаемся снова стать такими же, как раньше друг для друга. Пытаемся понять, насколько сильно изменился другой, как далеко ушел с того места, где ты его оставил. И вот, мы уже близко к тому, чтобы не чувствовать себя как два человека, встретившиеся впервые. Мы гоняемся друг за другом, мы хвастаемся, мы выдумываем, чего нет. Мы включаем старую музыку в надежде почувствовать себя по-старому, что тогда у нас было - Pulp, реклама кофе, "do you hear the people sing". И когда мы устаем от воспоминаний и возвращаемся к настоящему времени, я снова так счастлив что это что-то реальное, что никогда не надоест, что всегда было моим. Я хочу представить как я обнимаю В. и что я цепляюсь за него
- Мне так жаль, где ты был, блядь? Моё сердце разбили. Кто-нибудь, соберите его.
- Зачем ты так говоришь, - очень очень осторожно и снисходительно говорит В. - Ты же сам разбил его - чужое. Твоё скоро будет в порядке.

Да, - думаю я. - Конечно.

---

«Если ты хочешь знать почему я это сделал, то есть такое выражение — от любви до ненависти один шаг.»
это изъяснение дурного тона. И это также правда.
Потому что я хорошо помню твоё лицо после концерта, помню его темным зимним утром, помню его жарким летним днем, посреди толп людей, любовь, ненависть, усталость, сожаление, звон в ушах, твоя рука держит мою, пока мы мчимся в аэропорт, пока мы стоим в пробке и вокруг нас настоящий праздник.
And who can say if your love grows
As your heart chose, only time.
Ты в рваных джинсах, но я не могу такое носить. И никто, на кого я западал, не носил подобное. Ты faux pas во плоти, все эти сумасшедшие главные герои приключенческой манги жанра комедия. Я хотел любить кого-нибудь, кто будет любить меня, как в детстве, но я уже вырос, я даже в другом месте и ни словом не меняюсь с теми, кого раньше обожал, и мне просто придется отложить эту мечту подальше, верно? Я вырос из всего, кроме моей предпубертатной одежды. Ни друзья, ни любимые фильмы или книги, ни забеги на длинные дистанции, ни походы по восхитительным осенним лесополосам не остались со мной так, как размер туфель или брюк.
И, я не знаю, люди сначала думают, потом делают. «Я не хочу никуда уезжать, здесь все, что я люблю». Ну, не думай что я такой черствый и просто никого не любил, я лишь не думал что даже привязанность сложная, что у меня чертовски редкий типаж на людей, и пак загонов. И я не знал, что я ненавижу пытаться кому-либо понравиться. Но я ненавижу это. Я никогда не хочу об этом стараться.
Короче, настоящая жизнь всегда там, где нас нет, но однажды и ты там окажешься. Люблю думать, как ты со своей внешней уравновешенностью и надежностью вдруг ловишь сомнительное неслыханное приключение, как же ты несчастлив именно там, где я бы помер от удовольствия и глупости в любой подходящий момент от избытка эйфории. Как ты вместо меня катишь по ночной дороге и бесишься от песни Элджея, которую никто не даст переключить. Как ты вместо меня видишь версию своей подростковой мечты вживую, и даже находишь с ним больше общего чем я, и даже подходишь ему больше чем я, и вам даже веселее, чем было мне — вместо того, чтобы драматично руинить ты наслаждаешься этим временем жизни, и я не знаю, почему это вызывает во мне только радость осознания того, насколько я счастливый идиот.
То, что я чувствую, лишь крепнет с годами, я взрослею вместе с тобой, такая удача родиться в одно время и так рано встретить тебя. Иногда я беспокоюсь о твоей смерти, внезапно и всегда беспричинно, мне остается только надеяться, что ты так со мной не поступишь. Мы не можем пропустить наше тридцатилетие, и даже сорокалетие, что будет ещё веселее. Где бы мы не были.

---

21: раньше у меня были представления что делать, потому что это было как смотреть вдаль, сейчас - стою на пороге
я беру смелость из историй и удачно сложившихся дней, понимающих меня людей, но сейчас я всех их покину, и мне останется скачать какой-нибудь сериал, (как же я не подхожу под то, чтобы ждать, зная что ничего не произойдет, ждать разочарования и ссоры, как я даже не представляю, будто могу это изменить)
итак, у меня еще есть немного времени
(наверное, уже не могу быть белым листом, и никогда это не было возможно, только в моем представлении, пока не столкнешься с кем-то другим, к кому нельзя применить себя, к чему не приспособиться)
и я очень хочу не развалиться

---

как я ненавижу это, смотреть на чужое красивое лицо, и задавать себе вопросы, которые не осмелишься произнести другому. Точно знать, что он не поймет правильно. Каждый за себя. То, что тебе нужно, в чужих руках. Войны в которой у тебя нет ни шанса, потому что ты не хочешь воевать. Ты просто хочешь нравиться. Антропоморфное воплощение чужого влечения.

---

more my intimate life

теперь вместо молчаливых поцелуев есть чужое признание и вызывающие расположение слова, но жуткий страх обуял меня
это неправда, ни одно из них, пока я не почувствую самостоятельно, пока вывод не напросится сам собой и не будет логичным, закономерным из происходящего

по мосту идут двое, и один забегает вперед, его волосы блестят на солнце, он идет быстрее, поворачивается, чтобы собеседник видел его лицо на ходу рассказа, он веселится и ни о чем не думает, я хочу также, но когда мы идем по дороге - мне страшно даже смотреть слишком много, настолько легко моё лицо выражает чувства - это вызывает смешок
когда мы идем - я стараюсь не отставать
я спрашиваю - "тебе хочется это слушать?" но чаще я задаю вопрос - "ты уверен что стоит говорить об этом на улице?"
и
"я это не так представляю"
становится дежурным, ничего не значит для меня - пальцы 4, становящиеся холодными, в то время как моя рука теплеет. что мне нужно, как воздух - мы идем в самое последнее место и находим самое красивое, что есть на свете, делим момент созерцания и тишины, прообраз вечности в фотокарточке, чтобы всегда можно было сбежать к этому и стремиться к тому, чтобы делить дорогу, но я получаю только красивейший из голосов, произносящий для меня вульгарные вещи, даже теперь звучащий как музыка, я получаю тепло, которое можно измерить и ощутить и прочее прочее, 4 говорит: так я выражаю чувства, я тот, кто скорее действует и касается
что ж, я тот, кто пиздит

какое недовольство с моей стороны, если все, что мне нравится может молчать и приблизиться и притронуться ко мне по собственному желанию, если день, когда я отвергаю все и сбегаю становится таким мрачным, что больше не возникает и мысли сходится с кем, когда либо, переживать подобное снова, наказание себя самого, когда знаешь, как хуже, когда привык сам решать за себя, как легко просто переложить это на другого
я так не сделаю, скорее дойду до последнего рубежа, когда реальность станет невыносимой, когда меня едва возможно станет терпеть рядом, когда меня попросят убраться прочь - впервые я больше жду этого, чем собственного правильного выхода, никого не задев

 

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"меня недавно отвергли"
спустя полгода

"или нет"

даже наша кожа одинаково бледная и чаще всего мне хочется только смотреть даже не касаясь (нет ничего такого в том, чтобы любить сильнее, чем любят тебя) но выражение чувств никогда не было моим сильным качеством, только слова и сравнения, и в ответ следы на мне такие же красноречивые
и все равно это холодно, это станет обыкновенным через век - изящное, правильное лицо, жестокость в его характере
я даже не могу рассказать правды, все, что на самом деле меня волновало раньше, пугало по ночам, заставляло рыдать - все это было бы неуместным, моим багажом из другого мира, тем, после чего говорят "теперь уж хватит", эта разница между дружелюбным инопланетянином, способным к интеграции и нежизнеспособным вирусом, внушающим одно отвращение
мне нравится просто наблюдать, иногда я думаю, что все остальное не было создано для меня, ни касания, ни поцелуи, остаются одни синяки и рвется одежда
кто-то другой также был бы привлекателен, так зачем выбирать меня, это просто случайность, я не могу отвести взгляд, он сто лет ни с кем не мог поговорить о де Саде, вот и все, все
всего то пять процентов совпадения, но разница только делает случай привлекательнее: ты - тот, кого все отличия культуры и цивилизации загнали в угол и оставили разрушать себя, в упадке. другой - кто остался способным служить человечеству, осознавая мир не хуже твоего
почему тогда это к твоей руке прикасаются губами, изрисованной татуировкой поверх шрамов? наделение силой кого-то милосердного ни к чему не приводит, даже не успокоет сердца

все это закончится, я не смогу отличить от сна

от счастья со всех ног
Пока оно само не сделало рывок
И легкость синевы в свинец не превратит вдруг случай

ха ха ха

---

I'LL BE SATISFIED IF I MAKE IT MY FATHER TOLD ME "DON'T BREAK IT" LIVING LIFE HOW I WANT TO

читать это стало ещё труднее и потому - это не ромо, не записки на холодильнике, не пост с намёком.это фрейдистская херота.

сколько раз я не говорил об этом, нужно признать окончательно - я не могу его любить, и легче отказаться от имитации.
не то, чтобы я плохо притворялся
или не то, чтобы я пытался много раз сделать вид - оба раза нет, но это должно быть честным, чтобы стать основой
я не люблю его потому что не верю, что кто-то бы мог, после всего. я ненавижу свою историю (если бы кто из рассказчиков знал, каково мне было, когда и я видел также как они, и я все понимал, о чем они говорили и жил тем же самым и был тем же самым и я блять не заслужил такого чтобы в реальности никакого начала рассказа никакой интриги никакого героя) и предпочитаю что угодно, кроме неё. пустоту или ещё худшую отвратительную картину но не то, что было моими словами моими действиями самым бессмысленным, пустым действом, приводящим только к тому, что сейчас я

к началу - могу я просто забыть, каждый второй забывает своих близких, зачем мне постоянно наталкиваться на отражение старого сюжета в новых встречах, я ничего из него больше не вынесу, никакого урока
сколько раз нужно произнести, что мне отвратительно? я никогда не хотел быть жертвой, от одной мысли мне всегда хотелось лишь стать сильнее
всегда хотелось исчезнуть в бесчисленном созерцании где время будет идти вечно и не нужно будет волноваться чтобы успеть позвонить прежде, чем человек умрет. чтобы я встречал тех, кто мне нравится и делил с ними дорогу и истории, минуты на мобильном, чтобы забронировать билеты. чтобы мы никогда не останавливались, и едва могли терпеть друг друга, и это и есть, когда ты любишь кого-то - всегда выбирать его компанию и идти вдвоем, все ещё не могу представить ничего лучше

I feel like I could eat the world raw - именно, и теперь хорошо, что я больше этого не чувствую, потому что ну что бы я только не сделал
все хорошее в отражениях, которые только видимы за стеклом, не становятся частью жизни, это худшее, меньше всего мне хочется покидать мир так, даже не по настоящему побывав в нем. впрочем, нет ничего плохого в том, чтобы его покинуть. понимаю ученых, сошедших с ума в попытке создать машину перемещения, и еще - это иное по сравнению с дереализацией, раз уж я и П. страдающий паническими атаками, говорим так по разному. даже если это не болезнь, текст становится неправильным, и мое состояние становится ужасным.

ничего страшного - подобные состояния ума интересовали меня на протяжении жизни, и другая сторона луны почти не пугает

---

Если вы думаете, что несчастье можно выбрать, значит, вы ничего об этом
не знаете. Мое несчастье выбрало меня. Я все испробовал, чтобы от него
откреститься. Я боролся, я был боксером, танцевал, даже пел и, можете надо
мной смеяться, сначала я отказывался от него. И только когда я увидел, что
все шло к чертям, я понял: оно было нужно мне целиком.

I.
Когда Бьякуран пытается представить каково это — быть глупым, не более сообразительней десктопа, ему не приходит в голову ничего кроме беспорядочно бегающих детей на площадках. Хаотичная растрата энергии, не нашедшая применения.
...В этот момент ребенок сталкивается с ним, делая ему великое одолжение и приводя к беспрецедентному открытию.

Все в палате Бьякурана заставлено цветами, их запах - единственное острое ощущение тела, остальное - крещендо соприкосновения миров в его сознании. Масштабы на ладони, словно земли раскинувшиеся под самолетом или впервые услышанный возраст Вселенной. Гул разговоров — ничто. Стоны умирающего — пустой звук. Бессвязная речь больного ничем не отличается от молитвы.


- Мне нравятся твои выбеленные волосы. - Говорит ему девушка, принимающая заказ. (Бьякуран тут же разглядывает себя в темном стекле закрывающегося ресторана — какой неприятный сюрприз).

После того, как её смена заканчивается, они надевают виртуальные очки и рубятся до состояния, когда пальцы перестают выпрямляться. Ему хочется стать автоматом, выполняющим приказы, в которых нельзя сомневаться. Ненадолго, зато это не будет так больно. Ложь, конечно он не хочет потерять ничего из того, кем стал. Минутная слабость.
Кроме прически, она замечает снижение концентрации, беспричинное искажение его лица, третий пункт Бьякуран пропускает из-за шума в ушах — другой он падает в реку, столкновение с водой такой болезненное, словно оно реально.
Его собеседница поправляет короткую прическу из непослушных прядей и смотрит на него, как девушки всегда смотрят, пока ждут решительного шага. За полтора года у них не сложилось даже одного старомодного свидания или трезвого поцелуя. Она не понимает почему.

- Я хотел узнать у тебя, если ты можешь представить, - его глаза такие улыбающиеся, самое красноречивое на бледном лице, - если ты катаешь в ЛА с Дженни, если ты сидишь за столом подряд две ночи, - пока Бьякуран говорит, слова оживают и картинка предстает перед глазами, - и вы проигрываете сумму выглядящую как номер твоего мобильного...Можешь это представить?

Она легко может.

- И вот ты говоришь об этом мне. В тот момент, когда я уже истекаю кровью, прикрывая тебя. Как ты выбрала человека, способного защитить тебя? Или, - он меняет время на условное, - с чего бы ты решила, что человек готов отдать свою жизнь?

Есть множество ответов на подобное, хотя раньше в их правилах верным считался наиболее остроумный, хотя бы игра слов или аллюзия с персонажем популярной игры. Но сейчас можно признаться, что она видит его силу, и верит в его способность, и чувствует его решимость. Даже если напрасно, разве это смешно?

- Потому что половину нашей группы ты пугаешь до усрачки.

Он наконец по-настоящему смеется.

II.
Шоичи пропускает будильник, пропускает звонок из Японии, пропускает время кормить уток, и понимает это только по расположению Солнца — то, что часы обманывают его. Возможно, они просто отстали и обманывают сами себя.

Он уже вторую неделю ходит в футболке из-за того, что так и не удосужился сходить в магазин или заказать что-нибудь с сайта униформы для НАСА (приемлемая альтернатива повседневной одежде на его взгляд) и из-за того что переезд, смена климата, режима и образа жизни вызвали в нем скачок роста. Его самодисциплина никуда не годится, как и его организация, или его целеустремленность — Шоичи так думает, у него же нет способности посмотреть на целую чертову законченную вселенную.
Он старается никуда не опаздывать, и держать лица в памяти, быть сдержаннее, но единственное, что у него наконец начинает получаться спустя годы, наполненные томительным ожиданием развязки, это испытывать наслаждение от чувства падения.

I.
Бьякуран ненавидит собственный талант. Любой другой на его месте уже нашел бы способ управлять мирами, подчинять события своей воле, не может быть ничего невозможного для существа, единожды преодолевшего человеческие границы. Но все его попытки заставить реальность работать под его контролем безрезультатны. И люди, к которым он обращается с осторожными расспросами, делают вид, будто и не слышали о подобном ему. Словно он здесь такой один, кричащий ребенок в зале взрослых, собравшихся по формальному поводу.
Веселье, вначале вознесшее Бьякурана до миллиарда возможностей, истаяло перед собственным бессилием.
Он настолько беспомощен, что великий дар может свести его ум к безумию, самый легкий, самый провальный из результатов распоряжения им.
Боги, в ком бы они не воплощались, ошиблись в Бьякуране. Вселенные создаются и тонут во мраке, и нет ни одного свидетеля величию их достижений и не перед кем возгордится правом стоять впереди других. Он посредственный, не стоящий внимания, и за проделанные в порыве ярости преступления не перед кем даже раскаяться.


Он может найти успокоение в созерцании, созидании или преображении, большинство религий говорят об этом.
Все это недостойно его могущества.

Бьякуран сходит с ума в тысяче мирах, семь грехов поочерёдно сбивают клыки о его попытки заточить свой характер. Люди умирают за чужие идеалы куда охотнее, чем ему в некоторых вселенных приводится умереть за свои, и если сложить силу этих чувств вполовину не наберется столько, как ему на самом деле нравится просто умирать.

III.
Еще больше ему нравятся небольшие руки Шоичи. Его аккуратные пальцы, сильные как у музыканта. Когда он набирает код двумя руками, это выглядит как вторая рапсодия Листа.
Не только руки - но Шоичи бы вогнался в краску, посмей кто рассуждать об его внешности, его движениях, манере говорить, образе мыслить, с таким пристальным познанием. Бьякуран волнуется от одной мысли об этом.

Теперь он знает, в чем был ключ, как долго гордыня держала в заблуждении разум, заставляя искать одиночества.
Бьякуран не был создан для изоляции. Но вот Шоичи прекрасно обходился его редким обществом, сведенным к онлайн играм, пока не был вынужден сдаться под рассчитанной благожелательной заинтересованностью.

Он не только сдался, но победил в нескольких сражениях — битва за признание пикап приемов оскорбительными, бой за честное выражение намерений, резня ради запрета обмена одеждой.
Все это напоминало сказку.
(После того ужаса, который Бьякуран прошел)
Ему потребовалось меньше месяца, чтобы осознать, что ад не внутри и не снаружи, что хотя чужое общество спасло его от раздела собственной головы на составляющие, страх собственного бессмысленного существования делал его не менее живым, хотя и куда более несчастным.

Некоторое время Бьякуран пытался признать, что это не имеет значения — достижения совместной работы с Шоичи были признанны на международном уровне, а чувства, испытываемые им от катания в тележке для продуктов заставляли Бьякурана любить эту реальность, как никакую другую. Иногда одного наблюдение за Ирие было достаточно: его передозировки аниме и ненормальное количество просмотра тайтлов, внезапное отсутствие сна, или большинство вещей, которые у других людей выходили отвратительными, намеренными, порочными, совершались им непосредственно и безыскусно.
Он не мог поверить что говорит нечто подобное. Искренне.
Он мог поверить, что он услышит в свой адрес такие вещи, и от осознания того, что это был единственный человек, который заставлял его так себя чувствовать и что внезапно их мысли каким-то образом совпали,
а ведь в его голове творилось особенное действо, не позволяющее ему чувствовать то же, что и все, и следовательно, не позволяющее Ирие Шоичи быть обыкновенным,
от осознания этого он почти забывал о своей мучительной бесполезности.

Но, видимо ему было суждено ненавидеть мир и желать ему гибели.
Ни одно превосходное утро не могло скрасить крушения, на которое Бьякуран был способен. Это были такие же разные вещи как кокаин, голодный обморок и судорога, оставляющая тебя захлебываться в трех метрах под водой.

- Я не пойду туда. Я не хочу умереть. Быть убитым. - Говорил Шоичи и Бьякуран мгновенно светлел лицом.
- Ты передумаешь. - Он отвечал ему.

II.
Шоичи не переставал удивляться, что мир столкнул их, и что такое столкновение пришлось им впору. Он знал как рассчитывать силу при ударе. При столкновении под столом. Как держать. Удерживать. Как наклонить голову, чтобы поцеловать. Как смотреть. Без нужды озвучивать или спрашивать, или оставлять записки. Или смотреть ролики на ютубе. Сам Шоичи просто делал, что приходило в голову, тогда, когда его это волновало, когда он был зол, когда он был расстроен. Все складывалось, с первого раза, словно паззл. Рука Бьякурана ложилась на его горло, и он был убийцей, гением, чудовищем, внимательно вслушивающимся в чужой пульс.

Он знал, что будет уместно, может из-за того, что уместно было все, им нравились одни вещи, и Шоичи просто любил человека, не позволяющего себе неверного шага.
(Иногда неверный — это неуверенный)
Может, секрет был в том, что он всегда понимал его действия только правильно.

Опасность, которой он избегал была персонифицирована и воплощена в Бьякуране, и чужая сосредоточенность дополняла собственную небрежность, чужая решительность вызывала в нем упорство. С одинаковым рвением Шоичи мог слушать, мог говорить, и хотя с Бьякураном он как ни с кем находил общий язык для терминов и настроений, отличие, лежащее в составной части их мировоззрений всегда делало их друг для друга непознаваемыми.

Взглянуть в лицо и отказаться от самого жестокого, что есть в тебе — все равно значит отказаться от себя.
Если бы он познал ад в чужой голове, и оттого чувствовал вину, или если бы он просто был слабаком — Шоичи бы предал его и перешел на другую сторону.
Но не в этой вселенной.

@темы: реборн

---

000

BCII

Не знаю, как вернуть то же ощущение, от одного воспоминания захватывает дух, что это действительно происходило, как яркий образ кино, куда полнее в собственном переживании которое ни с кем не разделено. Так и было, в действительности, какое успокоение от того, что можно представить прошлое снова и снова, и как это не умаляет его.
Вещи, связанные с такими переживаниями мне проще обойти стороной, они уже не станут частью чего-то и ничем мне не послужат, но одним сувениром. Новый двойной выпуск тяжелого глянцевого тома, панорамный балкон и кожа, соприкасающаяся с полом, чувство после двухчасовой утренней ванны, пропущенный урок, длинные огромные серьги и длинное темное пальто и парфюм, который напоминает о ком то красивом, тех, кто каждый день выглядит такими вдохновляющими и усталыми и никчемными, и так тебе не подходит.
в момент, когда впервые сбежал из дома и даже не задумываешься о том, чтобы скучать, но все выходные вы смотрите вместе фильмы и ходите в магазины и никогда еще до того не были так близки.
тяжелая мрачная музыка, преподающая тебе уроки, пальцы на клавишах. Some velvet morning задающая громкость ветру и грому и силу дождю, тому, какими неаккуратными становятся шаги в бордовых ботинках, - единственное, что тебе нравится из всего, что у тебя есть. Цвета ярко зеленые и мертво-серые, невозможно наглядеться на дуализм прежде, чем он начнет осыпаться, даже если каждое утро вставать раньше - предшествующая весне, зима заставляла видеть сны чаще реальности. Кольцо, оставившее отмечаток на ребре П., сломанный нос, шрам который ты не выбрал,
(задолго до того, как выбрать другой)
как ты пока ненавидишь все и восхищаешься всеми и не видишь места себе, даже не думаешь его искать, так неплохо, куда лучше чем было, как лучше все новое, новые друзья, о которых ты никогда не знал, новые места, где не проводил времени, песни, что ты еще не смог петь и тексты, каких ты еще не придумывал, игры, эксперименты, (много, трудно говорить, как много всего) все эти вещи что ты еще не выучил

и теперь, все смеются, кому ни скажи, но я чувствую сколько мне лет

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

пака жизнь

I

Сначала он был подростком, что может показаться вам знакомым — последний молочный зуб, первый утренний стояк, доказательство теоремы Ферма наспор с очень высоким нудным умником, проигравший жрет пирог с землей, татуировка Tabula rasa выцарапанная и выжженая иглой на коже.
Ещё раньше он был ребенком, но об этом ничего не известно. L никогда не спрашивал о детстве Мелло, так что тому и в голову не приходило что-то о нем узнать.
Затем он обратился жутким типом без возраста, и когда Мелло сжимал зубы, а скулы выделялись на его загорелом лице, перед ним терялись очень, очень взрослые люди, так что некорректно было бы упоминать в таких случаях об его годах (весьма незначительных). Он стал черным пятном на репутации дома Вамми, и был бы выжженым лицом на фотографии выпускников, водись в весьма специфичном приюте такие немыслимые для них обычаи.

Это воспринималось чудом для многих крупных спецслужб, что иногда он просто появлялся на улицах Нью-Йорка, в подворотнях Берлина, Мельбурна, Токио, не неся вооруженных обострений и оживления преступности.
Обман, сеть, фикция — вот как следовало воспринимать его полуночные вылазки в Теско, и единственный человек, с которым Мелло когда-либо серьезно вел игру, никогда не позволял себе заблуждений на его счет.
Мелло сравнивал Ниа с изнеможением ума, неспособным занять его, само существование этого соперника теперь повергало Мелло в уныние. Мелло был жив, он не мог просто прийти заключить новое пари. Он думал, он знал, что все-таки был дорог L.

Метт пришел, едва удерживая в руках одновременно текилу, бумажный поднос со стаканами кофе, прозрачный пакет с болеутоляющим, прозаком и презервативами. Ключ трясся в его руках, и соседняя дверь была раскрыта настежь, холод заставлял его вздрагивать, перчатки доводили до бешенства. Кинув таблетки на пол к своему ноутбуку, и куда бережнее обращаясь с выпивкой, он наблюдал как его напарник роется в коробках в поисках какого-нибудь особенного оружия или наркотика, что всегда было одним и тем же, когда дело касалось Мелло.

Он уже слишком давно ничего не принимал и ему хотелось поговорить, даже имея в выборе собеседника такой незавидный вариант, как Мелло.

- Послушай, что я скажу, ладно? Я не хочу тебя обидеть.. - Мелло как-то странно взглянул на него. Им всем, всегда следовало говорить с ним таким образом. Именно. - Но ты же видишь, куда все катится?
- Нет. - Почти равнодушно ответил он. Почти, Метт уговаривал сам себя, почти без злобы.
- Вот в этом все дело. Мы в последнем дерьме с хрен знает какого года, и только усугубляем, ведя дела подобным образом. В понятии, не подлежащем времени, я не представляю, до чего ты можешь дойти. Не пойми неправильно, - поспешил он, увидев, как дрогнули губы Мелло, - я никуда от тебя не собираюсь. Я в порядке, сам могу быть в порядке когда хочу, ни от кого это не зависит. Но ты, - голос Метта вдруг стал междугородним звонком, теплом, письмом с другого континента, он встал и приблизился к Мелло, смотрящему на него снизу вверх, - ты не живешь.
- Что стало с L по-настоящему? - Завороженно спросил Мелло. Когда их глаза прервали контакт, он словно очнулся от глубокой задумчивости, анализа, которому подвергал свою жизнь, и Метт понял — Мелло не хотел сказать то, что вырвалось.
- Ты все ещё хочешь узнать это?
- Нет, - на редкость обдуманно и смиренно ему ответили. - Займет слишком много времени для дела далекого прошлого.
- И нужно будет вернуться в Вамми, и работать с Ниа. - Перечислил Метт, поддакивая ему, но смотрел с вызовом.

И выпутаться из стремной убийственной сети с обязательствами и долгами, пробраться не узнанными и не арестованными через море вокзалов и аэропортов, и кто знает, скажет ли хоть кто-нибудь Мелло правду, и насколько сильно она по нему ударит. Конечно, он не хотел. Но он же не сможет жить дальше. Метт не был его лучшим другом, если бы не видел.

Еще неделю они жили, молча обдумывая со всех сторон и прощупывая ситуацию, в которой оказались. Каждая пробная попытка сложить маршрут только ужесточала напряжение. Бронированные билеты не подтверждались, аресты среди их доброжелателей нагнали страх на любого, кто мог обеспечить их документами. Незнакомец слагал стихи на их крыше, предвещая погибель.

Конечно, они свалят оттуда, как всегда сваливали, в общем, отовсюду, откуда угодно. Из рук собственных родителей, из стен надсмотрщиков, возлагающих на них надежды, ограждающих их от угроз как химикат или образец, из заключения, от власти политиков и многочисленных, искренних угроз. Первая мысль, когда Метт переступал порог нового жилища, всегда была — где бы удобнее заложить тот рюкзак, единственное, что ему нужно взять с собой.
Но эта неприятность, в которую Мелло влип, так засмотревшись на L с самого детства, куда крупнее прочих. Едва ли их нынешний расклад хоть немного отстает от последнего, в котором L был замешан, тот, что не мог закончится ничем, кроме их смертей. Когда игра была доведена до конца, как только это было возможно - три безымянных могильных камня в отдалении от прочих, пышно украшенных скорбящими фигурами, плит, все выглядело именно так.

Мелло просто хочет умереть — вот что Метт думает, не позволяет себе думать, но все же. Он слишком резок, вырос в слишком дурном месте, чтобы не смотреть в лицо жалкой правде. Иначе почему не начать заново, не забыть, - но он вспоминает тут же те попытки, которые предпринимал его друг все это время, тем же почерком те же сюжетные повороты. Видимо, жажда смерти в Мелло глубже и тоньше, чтобы он мог справиться, чтобы хоть кто-то мог.
Тогда Метт вспоминает L.
Боже, блядь, Метт никогда не был влюблен в лучшего друга, и если это не жалость, то что это? Он следует за Мелло, умножая его печальную судьбу, словно таковы правила, по которым ему воздастся на небесах. Ничего из этого не существует, а если и правда подобное есть на свете, оно, по его меркам, отвратительно. Метт бредет вдоль красной кирпичной стены, после того, как вломился в дом их последнего мертвого информатора, и теперь времени у них почти не осталось. Все уличные часы, которые он с трудом различает в темноте, показывают три часа пополуночи.

Он останавливается. Все неверно. Некуда идти, шум музыки, что как никогда привлекателен, угадывает движения его нарастающей фрустрации. Метт сворачивает с дороги. Звуки становятся громче, ведут его и одновременно перерастают в нечто печальное. Метт никогда не сравнивал, но всегда жил под выбранную случайно мелодию игры или песню из колонок в супермаркете, не стараясь задать себе ритм. Ему было противно от обреченности этого мусора, льющегося из подпольного клуба, но он просто зашел внутрь и расположился, как раньше, столетия назад перед походом на смерть, воины ненадолго слагали оружие на своей земле, прерывая тренировки и все разговоры, были только пьяными, забывчивыми и веселыми.

И снова они спали в разных местах. Иногда это становилось причиной кошмаров: вот одинокий парень склоняет голову, его мокрые от K-Y руки пачкают обивку кресла, его веки тяжелеют от усталости, ключи мелькают между его рук, падают. Он не успевает сделать вдох, тяжелый удар приходится на позвонки у основания шеи. Ни вскрика, ни сопротивления, и он проезжает весь путь, смотря в пол, не отвлекая водителя, пока убийца не сбрасывает труп в мусорную свалку.
Вот другой выбирается из квартиры, чтобы навестить все знакомые ему пристанища своего друга. Взгляд выдает его, маскировка подводит его, стрельба, которую он устраивает, заставляет полицию нервничать. Девушка на танцполе одета в короткое готическое платье, сквозь её светлую челку большие глаза с накладными ресницами сверкают красным. Красный, красный, рубиновый. Это последнее, на что он отвлекается, и он безмолвно пялится, с неподдельным интересом, который вызвало видение и дурно пахнущий воздух подвала.
Они просыпаются в растерянности. Впервые за долгое время мир вокруг держит их в своем кулаке, не наоборот.

На мобильном Метта есть несколько сообщений, некоторые из которых подписаны литерой Г и неприкрыто требуют его оказаться на чертовой пустоши так рано, как он только сможет продрать глаза. Г чертовски осведомлен в чем они нуждаются. Сон, заставляющий дрожать в предвкушении беды, оставляющий Метта на грани панической атаки, переходит в жизнь.

Разбитый и пыльный путь из города вдруг кажется ему картой дорог детских побегов с приюта. Туман скрадывает национальные особенности строений, характерные изгибы деревьев. Пути, которыми он скрывается, всегда ведут его одиноким. Солнце прячется, ветер замолкает в ветвях, и птицы выкрикивают предзнаменования.

Годо пересекает дорогу прямо перед машиной, и пикап бросает в него серой пылью. В приоткрытое окно он закидывает документы и иностранные марки. Денег слишком мало, даже по меркам Метта. Он обещает этому человеку с удивительно правильными чертами лица, несколько звонков. Он прикидывается Мелло, играя его как можно выразительней, демонстрируя оружие и разбрасываясь угрозами: это секрет успеха.

Метту скучно говорить про себя, невыносимо тоскливо думать о себе, что будет лучше для него, комфортнее, его доброе имя, его репутация, его слава. Есть вещи, в которых он забывается. В них его не существует: фигура, бегающая по экрану, голография, мигающие значки, противник, что падет перед ловкостью рук и его сосредоточенным взглядом.
Противник не сдался безумной стратегии Мелло, его угрозам, его шантажу, ауре, окутывающей их четверых — смертельной, смертоубийственной, хладнокровной. Их противник был пятым членом в команде, новым игроком, вытесняющим старых. Он был хорош.

Машина — самое безопасное место, что они знают. Они никогда не были ранены, не сдавались погоне находясь за рулем, и когда их останавливали, проблемы можно было решить, не покидая места. Стекло без единой трещины, полный салон мятной жвачки, старые телефонные номера подружек из разных городов заменяют уют домашнего очага. Они растут, словно персонажи книг на обозрении зрителей, ищущих в них схожие с собой черты. Метт хочет закрыть за Мелло дверь снаружи, с замком, кодом безопасности, чтобы тому было не выбраться из машины без него. Чтобы он всегда был в порядке.

Они дерутся, когда Метт возвращается. Все начинается с пинка и захлопнутой двери. Мелло не бьет по лицу, но он так зол - Метт по-настоящему удивлен отсутствию пистолета. Будто он может забыть про него, но их кулаки, колени, ребра, мягкие ткани сталкиваются в ударах и отдаче, как в те времена, когда они еще не могли хранить оружие (не могли убить — не может соврать он). Мелло произносит, какой Метт бесполезный, как он отвратителен, и не говорит ему уйти, хотя может заставить себя это сделать.

- Ты же знаешь, точно так же как я, что эти слова передают мало. Это не то, что я имел в виду, не точно то, что я хотел передать. Это просто слова, которые я нашел.

Они гонят по загородной трассе, быстро отмечая остановками заправку, аптеку, миленькое кафе, работающее с одиннадцати до шести - просто чтобы зарядить батареи.
Он знает, и он остается, и он придумывает план получше — все это вместо того, чтобы отвечать.

@темы: death note