got a light, handsome?
IСначала он был подростком, что может показаться вам знакомым — последний молочный зуб, первый утренний стояк, доказательство теоремы Ферма наспор с очень высоким нудным умником, проигравший жрет пирог с землей, татуировка Tabula rasa выцарапанная и выжженая иглой на коже.
Ещё раньше он был ребенком, но об этом ничего не известно. L никогда не спрашивал о детстве Мелло, так что тому и в голову не приходило что-то о нем узнать.
Затем он обратился жутким типом без возраста, и когда Мелло сжимал зубы, а скулы выделялись на его загорелом лице, перед ним терялись очень, очень взрослые люди, так что некорректно было бы упоминать в таких случаях об его годах (весьма незначительных). Он стал черным пятном на репутации дома Вамми, и был бы выжженым лицом на фотографии выпускников, водись в весьма специфичном приюте такие немыслимые для них обычаи.
Это воспринималось чудом для многих крупных спецслужб, что иногда он просто появлялся на улицах Нью-Йорка, в подворотнях Берлина, Мельбурна, Токио, не неся вооруженных обострений и оживления преступности.
Обман, сеть, фикция — вот как следовало воспринимать его полуночные вылазки в Теско, и единственный человек, с которым Мелло когда-либо серьезно вел игру, никогда не позволял себе заблуждений на его счет.
Мелло сравнивал Ниа с изнеможением ума, неспособным занять его, само существование этого соперника теперь повергало Мелло в уныние. Мелло был жив, он не мог просто прийти заключить новое пари. Он думал, он знал, что все-таки был дорог L.
Метт пришел, едва удерживая в руках одновременно текилу, бумажный поднос со стаканами кофе, прозрачный пакет с болеутоляющим, прозаком и презервативами. Ключ трясся в его руках, и соседняя дверь была раскрыта настежь, холод заставлял его вздрагивать, перчатки доводили до бешенства. Кинув таблетки на пол к своему ноутбуку, и куда бережнее обращаясь с выпивкой, он наблюдал как его напарник роется в коробках в поисках какого-нибудь особенного оружия или наркотика, что всегда было одним и тем же, когда дело касалось Мелло.
Он уже слишком давно ничего не принимал и ему хотелось поговорить, даже имея в выборе собеседника такой незавидный вариант, как Мелло.
- Послушай, что я скажу, ладно? Я не хочу тебя обидеть.. - Мелло как-то странно взглянул на него. Им всем, всегда следовало говорить с ним таким образом. Именно. - Но ты же видишь, куда все катится?
- Нет. - Почти равнодушно ответил он. Почти, Метт уговаривал сам себя, почти без злобы.
- Вот в этом все дело. Мы в последнем дерьме с хрен знает какого года, и только усугубляем, ведя дела подобным образом. В понятии, не подлежащем времени, я не представляю, до чего ты можешь дойти. Не пойми неправильно, - поспешил он, увидев, как дрогнули губы Мелло, - я никуда от тебя не собираюсь. Я в порядке, сам могу быть в порядке когда хочу, ни от кого это не зависит. Но ты, - голос Метта вдруг стал междугородним звонком, теплом, письмом с другого континента, он встал и приблизился к Мелло, смотрящему на него снизу вверх, - ты не живешь.
- Что стало с L по-настоящему? - Завороженно спросил Мелло. Когда их глаза прервали контакт, он словно очнулся от глубокой задумчивости, анализа, которому подвергал свою жизнь, и Метт понял — Мелло не хотел сказать то, что вырвалось.
- Ты все ещё хочешь узнать это?
- Нет, - на редкость обдуманно и смиренно ему ответили. - Займет слишком много времени для дела далекого прошлого.
- И нужно будет вернуться в Вамми, и работать с Ниа. - Перечислил Метт, поддакивая ему, но смотрел с вызовом.
И выпутаться из стремной убийственной сети с обязательствами и долгами, пробраться не узнанными и не арестованными через море вокзалов и аэропортов, и кто знает, скажет ли хоть кто-нибудь Мелло правду, и насколько сильно она по нему ударит. Конечно, он не хотел. Но он же не сможет жить дальше. Метт не был его лучшим другом, если бы не видел.
Еще неделю они жили, молча обдумывая со всех сторон и прощупывая ситуацию, в которой оказались. Каждая пробная попытка сложить маршрут только ужесточала напряжение. Бронированные билеты не подтверждались, аресты среди их доброжелателей нагнали страх на любого, кто мог обеспечить их документами. Незнакомец слагал стихи на их крыше, предвещая погибель.
Конечно, они свалят оттуда, как всегда сваливали, в общем, отовсюду, откуда угодно. Из рук собственных родителей, из стен надсмотрщиков, возлагающих на них надежды, ограждающих их от угроз как химикат или образец, из заключения, от власти политиков и многочисленных, искренних угроз. Первая мысль, когда Метт переступал порог нового жилища, всегда была — где бы удобнее заложить тот рюкзак, единственное, что ему нужно взять с собой.
Но эта неприятность, в которую Мелло влип, так засмотревшись на L с самого детства, куда крупнее прочих. Едва ли их нынешний расклад хоть немного отстает от последнего, в котором L был замешан, тот, что не мог закончится ничем, кроме их смертей. Когда игра была доведена до конца, как только это было возможно - три безымянных могильных камня в отдалении от прочих, пышно украшенных скорбящими фигурами, плит, все выглядело именно так.
Мелло просто хочет умереть — вот что Метт думает, не позволяет себе думать, но все же. Он слишком резок, вырос в слишком дурном месте, чтобы не смотреть в лицо жалкой правде. Иначе почему не начать заново, не забыть, - но он вспоминает тут же те попытки, которые предпринимал его друг все это время, тем же почерком те же сюжетные повороты. Видимо, жажда смерти в Мелло глубже и тоньше, чтобы он мог справиться, чтобы хоть кто-то мог.
Тогда Метт вспоминает L.
Боже, блядь, Метт никогда не был влюблен в лучшего друга, и если это не жалость, то что это? Он следует за Мелло, умножая его печальную судьбу, словно таковы правила, по которым ему воздастся на небесах. Ничего из этого не существует, а если и правда подобное есть на свете, оно, по его меркам, отвратительно. Метт бредет вдоль красной кирпичной стены, после того, как вломился в дом их последнего мертвого информатора, и теперь времени у них почти не осталось. Все уличные часы, которые он с трудом различает в темноте, показывают три часа пополуночи.
Он останавливается. Все неверно. Некуда идти, шум музыки, что как никогда привлекателен, угадывает движения его нарастающей фрустрации. Метт сворачивает с дороги. Звуки становятся громче, ведут его и одновременно перерастают в нечто печальное. Метт никогда не сравнивал, но всегда жил под выбранную случайно мелодию игры или песню из колонок в супермаркете, не стараясь задать себе ритм. Ему было противно от обреченности этого мусора, льющегося из подпольного клуба, но он просто зашел внутрь и расположился, как раньше, столетия назад перед походом на смерть, воины ненадолго слагали оружие на своей земле, прерывая тренировки и все разговоры, были только пьяными, забывчивыми и веселыми.
И снова они спали в разных местах. Иногда это становилось причиной кошмаров: вот одинокий парень склоняет голову, его мокрые от K-Y руки пачкают обивку кресла, его веки тяжелеют от усталости, ключи мелькают между его рук, падают. Он не успевает сделать вдох, тяжелый удар приходится на позвонки у основания шеи. Ни вскрика, ни сопротивления, и он проезжает весь путь, смотря в пол, не отвлекая водителя, пока убийца не сбрасывает труп в мусорную свалку.
Вот другой выбирается из квартиры, чтобы навестить все знакомые ему пристанища своего друга. Взгляд выдает его, маскировка подводит его, стрельба, которую он устраивает, заставляет полицию нервничать. Девушка на танцполе одета в короткое готическое платье, сквозь её светлую челку большие глаза с накладными ресницами сверкают красным. Красный, красный, рубиновый. Это последнее, на что он отвлекается, и он безмолвно пялится, с неподдельным интересом, который вызвало видение и дурно пахнущий воздух подвала.
Они просыпаются в растерянности. Впервые за долгое время мир вокруг держит их в своем кулаке, не наоборот.
На мобильном Метта есть несколько сообщений, некоторые из которых подписаны литерой Г и неприкрыто требуют его оказаться на чертовой пустоши так рано, как он только сможет продрать глаза. Г чертовски осведомлен в чем они нуждаются. Сон, заставляющий дрожать в предвкушении беды, оставляющий Метта на грани панической атаки, переходит в жизнь.
Разбитый и пыльный путь из города вдруг кажется ему картой дорог детских побегов с приюта. Туман скрадывает национальные особенности строений, характерные изгибы деревьев. Пути, которыми он скрывается, всегда ведут его одиноким. Солнце прячется, ветер замолкает в ветвях, и птицы выкрикивают предзнаменования.
Годо пересекает дорогу прямо перед машиной, и пикап бросает в него серой пылью. В приоткрытое окно он закидывает документы и иностранные марки. Денег слишком мало, даже по меркам Метта. Он обещает этому человеку с удивительно правильными чертами лица, несколько звонков. Он прикидывается Мелло, играя его как можно выразительней, демонстрируя оружие и разбрасываясь угрозами: это секрет успеха.
Метту скучно говорить про себя, невыносимо тоскливо думать о себе, что будет лучше для него, комфортнее, его доброе имя, его репутация, его слава. Есть вещи, в которых он забывается. В них его не существует: фигура, бегающая по экрану, голография, мигающие значки, противник, что падет перед ловкостью рук и его сосредоточенным взглядом.
Противник не сдался безумной стратегии Мелло, его угрозам, его шантажу, ауре, окутывающей их четверых — смертельной, смертоубийственной, хладнокровной. Их противник был пятым членом в команде, новым игроком, вытесняющим старых. Он был хорош.
Машина — самое безопасное место, что они знают. Они никогда не были ранены, не сдавались погоне находясь за рулем, и когда их останавливали, проблемы можно было решить, не покидая места. Стекло без единой трещины, полный салон мятной жвачки, старые телефонные номера подружек из разных городов заменяют уют домашнего очага. Они растут, словно персонажи книг на обозрении зрителей, ищущих в них схожие с собой черты. Метт хочет закрыть за Мелло дверь снаружи, с замком, кодом безопасности, чтобы тому было не выбраться из машины без него. Чтобы он всегда был в порядке.
Они дерутся, когда Метт возвращается. Все начинается с пинка и захлопнутой двери. Мелло не бьет по лицу, но он так зол - Метт по-настоящему удивлен отсутствию пистолета. Будто он может забыть про него, но их кулаки, колени, ребра, мягкие ткани сталкиваются в ударах и отдаче, как в те времена, когда они еще не могли хранить оружие (не могли убить — не может соврать он). Мелло произносит, какой Метт бесполезный, как он отвратителен, и не говорит ему уйти, хотя может заставить себя это сделать.
- Ты же знаешь, точно так же как я, что эти слова передают мало. Это не то, что я имел в виду, не точно то, что я хотел передать. Это просто слова, которые я нашел.
Они гонят по загородной трассе, быстро отмечая остановками заправку, аптеку, миленькое кафе, работающее с одиннадцати до шести - просто чтобы зарядить батареи.
Он знает, и он остается, и он придумывает план получше — все это вместо того, чтобы отвечать.
Ещё раньше он был ребенком, но об этом ничего не известно. L никогда не спрашивал о детстве Мелло, так что тому и в голову не приходило что-то о нем узнать.
Затем он обратился жутким типом без возраста, и когда Мелло сжимал зубы, а скулы выделялись на его загорелом лице, перед ним терялись очень, очень взрослые люди, так что некорректно было бы упоминать в таких случаях об его годах (весьма незначительных). Он стал черным пятном на репутации дома Вамми, и был бы выжженым лицом на фотографии выпускников, водись в весьма специфичном приюте такие немыслимые для них обычаи.
Это воспринималось чудом для многих крупных спецслужб, что иногда он просто появлялся на улицах Нью-Йорка, в подворотнях Берлина, Мельбурна, Токио, не неся вооруженных обострений и оживления преступности.
Обман, сеть, фикция — вот как следовало воспринимать его полуночные вылазки в Теско, и единственный человек, с которым Мелло когда-либо серьезно вел игру, никогда не позволял себе заблуждений на его счет.
Мелло сравнивал Ниа с изнеможением ума, неспособным занять его, само существование этого соперника теперь повергало Мелло в уныние. Мелло был жив, он не мог просто прийти заключить новое пари. Он думал, он знал, что все-таки был дорог L.
Метт пришел, едва удерживая в руках одновременно текилу, бумажный поднос со стаканами кофе, прозрачный пакет с болеутоляющим, прозаком и презервативами. Ключ трясся в его руках, и соседняя дверь была раскрыта настежь, холод заставлял его вздрагивать, перчатки доводили до бешенства. Кинув таблетки на пол к своему ноутбуку, и куда бережнее обращаясь с выпивкой, он наблюдал как его напарник роется в коробках в поисках какого-нибудь особенного оружия или наркотика, что всегда было одним и тем же, когда дело касалось Мелло.
Он уже слишком давно ничего не принимал и ему хотелось поговорить, даже имея в выборе собеседника такой незавидный вариант, как Мелло.
- Послушай, что я скажу, ладно? Я не хочу тебя обидеть.. - Мелло как-то странно взглянул на него. Им всем, всегда следовало говорить с ним таким образом. Именно. - Но ты же видишь, куда все катится?
- Нет. - Почти равнодушно ответил он. Почти, Метт уговаривал сам себя, почти без злобы.
- Вот в этом все дело. Мы в последнем дерьме с хрен знает какого года, и только усугубляем, ведя дела подобным образом. В понятии, не подлежащем времени, я не представляю, до чего ты можешь дойти. Не пойми неправильно, - поспешил он, увидев, как дрогнули губы Мелло, - я никуда от тебя не собираюсь. Я в порядке, сам могу быть в порядке когда хочу, ни от кого это не зависит. Но ты, - голос Метта вдруг стал междугородним звонком, теплом, письмом с другого континента, он встал и приблизился к Мелло, смотрящему на него снизу вверх, - ты не живешь.
- Что стало с L по-настоящему? - Завороженно спросил Мелло. Когда их глаза прервали контакт, он словно очнулся от глубокой задумчивости, анализа, которому подвергал свою жизнь, и Метт понял — Мелло не хотел сказать то, что вырвалось.
- Ты все ещё хочешь узнать это?
- Нет, - на редкость обдуманно и смиренно ему ответили. - Займет слишком много времени для дела далекого прошлого.
- И нужно будет вернуться в Вамми, и работать с Ниа. - Перечислил Метт, поддакивая ему, но смотрел с вызовом.
И выпутаться из стремной убийственной сети с обязательствами и долгами, пробраться не узнанными и не арестованными через море вокзалов и аэропортов, и кто знает, скажет ли хоть кто-нибудь Мелло правду, и насколько сильно она по нему ударит. Конечно, он не хотел. Но он же не сможет жить дальше. Метт не был его лучшим другом, если бы не видел.
Еще неделю они жили, молча обдумывая со всех сторон и прощупывая ситуацию, в которой оказались. Каждая пробная попытка сложить маршрут только ужесточала напряжение. Бронированные билеты не подтверждались, аресты среди их доброжелателей нагнали страх на любого, кто мог обеспечить их документами. Незнакомец слагал стихи на их крыше, предвещая погибель.
Конечно, они свалят оттуда, как всегда сваливали, в общем, отовсюду, откуда угодно. Из рук собственных родителей, из стен надсмотрщиков, возлагающих на них надежды, ограждающих их от угроз как химикат или образец, из заключения, от власти политиков и многочисленных, искренних угроз. Первая мысль, когда Метт переступал порог нового жилища, всегда была — где бы удобнее заложить тот рюкзак, единственное, что ему нужно взять с собой.
Но эта неприятность, в которую Мелло влип, так засмотревшись на L с самого детства, куда крупнее прочих. Едва ли их нынешний расклад хоть немного отстает от последнего, в котором L был замешан, тот, что не мог закончится ничем, кроме их смертей. Когда игра была доведена до конца, как только это было возможно - три безымянных могильных камня в отдалении от прочих, пышно украшенных скорбящими фигурами, плит, все выглядело именно так.
Мелло просто хочет умереть — вот что Метт думает, не позволяет себе думать, но все же. Он слишком резок, вырос в слишком дурном месте, чтобы не смотреть в лицо жалкой правде. Иначе почему не начать заново, не забыть, - но он вспоминает тут же те попытки, которые предпринимал его друг все это время, тем же почерком те же сюжетные повороты. Видимо, жажда смерти в Мелло глубже и тоньше, чтобы он мог справиться, чтобы хоть кто-то мог.
Тогда Метт вспоминает L.
Боже, блядь, Метт никогда не был влюблен в лучшего друга, и если это не жалость, то что это? Он следует за Мелло, умножая его печальную судьбу, словно таковы правила, по которым ему воздастся на небесах. Ничего из этого не существует, а если и правда подобное есть на свете, оно, по его меркам, отвратительно. Метт бредет вдоль красной кирпичной стены, после того, как вломился в дом их последнего мертвого информатора, и теперь времени у них почти не осталось. Все уличные часы, которые он с трудом различает в темноте, показывают три часа пополуночи.
Он останавливается. Все неверно. Некуда идти, шум музыки, что как никогда привлекателен, угадывает движения его нарастающей фрустрации. Метт сворачивает с дороги. Звуки становятся громче, ведут его и одновременно перерастают в нечто печальное. Метт никогда не сравнивал, но всегда жил под выбранную случайно мелодию игры или песню из колонок в супермаркете, не стараясь задать себе ритм. Ему было противно от обреченности этого мусора, льющегося из подпольного клуба, но он просто зашел внутрь и расположился, как раньше, столетия назад перед походом на смерть, воины ненадолго слагали оружие на своей земле, прерывая тренировки и все разговоры, были только пьяными, забывчивыми и веселыми.
И снова они спали в разных местах. Иногда это становилось причиной кошмаров: вот одинокий парень склоняет голову, его мокрые от K-Y руки пачкают обивку кресла, его веки тяжелеют от усталости, ключи мелькают между его рук, падают. Он не успевает сделать вдох, тяжелый удар приходится на позвонки у основания шеи. Ни вскрика, ни сопротивления, и он проезжает весь путь, смотря в пол, не отвлекая водителя, пока убийца не сбрасывает труп в мусорную свалку.
Вот другой выбирается из квартиры, чтобы навестить все знакомые ему пристанища своего друга. Взгляд выдает его, маскировка подводит его, стрельба, которую он устраивает, заставляет полицию нервничать. Девушка на танцполе одета в короткое готическое платье, сквозь её светлую челку большие глаза с накладными ресницами сверкают красным. Красный, красный, рубиновый. Это последнее, на что он отвлекается, и он безмолвно пялится, с неподдельным интересом, который вызвало видение и дурно пахнущий воздух подвала.
Они просыпаются в растерянности. Впервые за долгое время мир вокруг держит их в своем кулаке, не наоборот.
На мобильном Метта есть несколько сообщений, некоторые из которых подписаны литерой Г и неприкрыто требуют его оказаться на чертовой пустоши так рано, как он только сможет продрать глаза. Г чертовски осведомлен в чем они нуждаются. Сон, заставляющий дрожать в предвкушении беды, оставляющий Метта на грани панической атаки, переходит в жизнь.
Разбитый и пыльный путь из города вдруг кажется ему картой дорог детских побегов с приюта. Туман скрадывает национальные особенности строений, характерные изгибы деревьев. Пути, которыми он скрывается, всегда ведут его одиноким. Солнце прячется, ветер замолкает в ветвях, и птицы выкрикивают предзнаменования.
Годо пересекает дорогу прямо перед машиной, и пикап бросает в него серой пылью. В приоткрытое окно он закидывает документы и иностранные марки. Денег слишком мало, даже по меркам Метта. Он обещает этому человеку с удивительно правильными чертами лица, несколько звонков. Он прикидывается Мелло, играя его как можно выразительней, демонстрируя оружие и разбрасываясь угрозами: это секрет успеха.
Метту скучно говорить про себя, невыносимо тоскливо думать о себе, что будет лучше для него, комфортнее, его доброе имя, его репутация, его слава. Есть вещи, в которых он забывается. В них его не существует: фигура, бегающая по экрану, голография, мигающие значки, противник, что падет перед ловкостью рук и его сосредоточенным взглядом.
Противник не сдался безумной стратегии Мелло, его угрозам, его шантажу, ауре, окутывающей их четверых — смертельной, смертоубийственной, хладнокровной. Их противник был пятым членом в команде, новым игроком, вытесняющим старых. Он был хорош.
Машина — самое безопасное место, что они знают. Они никогда не были ранены, не сдавались погоне находясь за рулем, и когда их останавливали, проблемы можно было решить, не покидая места. Стекло без единой трещины, полный салон мятной жвачки, старые телефонные номера подружек из разных городов заменяют уют домашнего очага. Они растут, словно персонажи книг на обозрении зрителей, ищущих в них схожие с собой черты. Метт хочет закрыть за Мелло дверь снаружи, с замком, кодом безопасности, чтобы тому было не выбраться из машины без него. Чтобы он всегда был в порядке.
Они дерутся, когда Метт возвращается. Все начинается с пинка и захлопнутой двери. Мелло не бьет по лицу, но он так зол - Метт по-настоящему удивлен отсутствию пистолета. Будто он может забыть про него, но их кулаки, колени, ребра, мягкие ткани сталкиваются в ударах и отдаче, как в те времена, когда они еще не могли хранить оружие (не могли убить — не может соврать он). Мелло произносит, какой Метт бесполезный, как он отвратителен, и не говорит ему уйти, хотя может заставить себя это сделать.
- Ты же знаешь, точно так же как я, что эти слова передают мало. Это не то, что я имел в виду, не точно то, что я хотел передать. Это просто слова, которые я нашел.
Они гонят по загородной трассе, быстро отмечая остановками заправку, аптеку, миленькое кафе, работающее с одиннадцати до шести - просто чтобы зарядить батареи.
Он знает, и он остается, и он придумывает план получше — все это вместо того, чтобы отвечать.
@темы: death note