got a light, handsome?
верно, неубиваемыйОн больше не одинок – но это простой вывод, соответствующий происходящему, но не тому, что внутри. Сигарету Боунз тушит прямо в стакан. С какой-то минералкой, стакан, принадлежащий явно его соседу, терпеть которого сил уже не осталось: весь словно одна ненависть и упреки, и стаканы, и голос, громкий оглушающе, совсем когда не нужно, утром.
Голос его, расширяющиеся зрачки – темный взгляд, сживающий со света, хотя, казалось бы Спок сам сдержанность, сокрытие чувств, прилежание.
Маккой, какой он есть – нарушение устоев. Они живут вместе, и доктор не может его возненавидеть.
Не такой, никогда не был тем, кто ругался на предметы, о которые пришлось споткнуться, на погоду, на вещи, которые не мог изменить сам. По-настоящему так и не разозлился на что-то неодушевленное, глухое. Можно проводить параллели, но Спок ненавидел его – в остром сверкании глаз, в любом случайном жесте – колол больней; и не так, чтобы Боунз ни разу не отвечал ему, но.
Он никогда не мог вправду.
Доктор стоял лицом к лицу с ним, чувствовал, знал, как по венам текла кровь чужого цвета, совсем рядом. Маккой говорил часто просто отвратительные вещи вслух, и произносил имя вулканца как последнее ругательство, но затем оглядывался затравленно.
Когда праздник пришлось встречать вместе, ведь они вдвоем посреди планеты, пусть даже и не чужой - Спок смотрит с балкона не отрываясь день и вечер, весь в теплой одежде, нескольких свитерах, а на улице поют и смеются прохожие.
Не его праздник, не его земля, Боунз ничем не поможет тут, тоже не подходит ему, а, впрочем, Спок пренебрегает им сам. На какое-то время такого вывода хватает – ненадолго, и когда Боунз все же видит его лицо
Ведет себя просто непристойно, и замечательно – Боунз решает, и закрывает за собой дверь от гостей, которых не мог не позвать, и что смотрели на его соседа так, что пришлось потрудиться, объясняя собственные принципы.
Ему пришлось открыть пару старых ран одного претенциозного офицера звездного флота.
Ему пришлось поскрипеть зубами, признавая очевидное иноземное превосходство, сродни права ребенка или очень красивого землянина. Ни один просто умный человек не будет претендовать на то, чтобы вы смирились с ролью немого в его присутствии или даже случайно не позволяли себе тактильного контакта.
Доктор, а после такого уже не сможет стать чем то другим, и не захочет, видимо, больше, возможно, в нем ничего и нет.
Он не испытывает ненависти, мог бы поклясться.
И даже в зимнюю ночь северной Аризоны нет ни озноба от холода, ни даже простых мурашек.
Мог бы поклясться - губы у Спока синие.
За весь день Боунз только и потреблял, что никотин из пачки не самых лучших сигарет. Его руки пропахли насквозь, и рукава, и волосы, это он не чувствует почти, но чужой запах обоняние различает отчетливо – вулканцы пахнут серебром и родниковой водой, но наверняка не все.
Только один, может; Боунз больше никого из них не знал так близко, чего там, он хорошо знал этого одного, на другого бы его не хватило. Как доктор не уделял изучению никакого внимания, одни констатации и заметки, все в основном, когда было поздно и Спок терял от боли сознание, или хрипло и грубо высказывал ему, что мог знать сам – не так уж мало на самом деле.
Боунз знает чуть ли не все о Споке, но с ним рядом коллапсирует в равнодушие, в плотно упакованный защитный костюм.
И иногда случайно касается его руки.
Голос его, расширяющиеся зрачки – темный взгляд, сживающий со света, хотя, казалось бы Спок сам сдержанность, сокрытие чувств, прилежание.
Маккой, какой он есть – нарушение устоев. Они живут вместе, и доктор не может его возненавидеть.
Не такой, никогда не был тем, кто ругался на предметы, о которые пришлось споткнуться, на погоду, на вещи, которые не мог изменить сам. По-настоящему так и не разозлился на что-то неодушевленное, глухое. Можно проводить параллели, но Спок ненавидел его – в остром сверкании глаз, в любом случайном жесте – колол больней; и не так, чтобы Боунз ни разу не отвечал ему, но.
Он никогда не мог вправду.
Доктор стоял лицом к лицу с ним, чувствовал, знал, как по венам текла кровь чужого цвета, совсем рядом. Маккой говорил часто просто отвратительные вещи вслух, и произносил имя вулканца как последнее ругательство, но затем оглядывался затравленно.
Когда праздник пришлось встречать вместе, ведь они вдвоем посреди планеты, пусть даже и не чужой - Спок смотрит с балкона не отрываясь день и вечер, весь в теплой одежде, нескольких свитерах, а на улице поют и смеются прохожие.
Не его праздник, не его земля, Боунз ничем не поможет тут, тоже не подходит ему, а, впрочем, Спок пренебрегает им сам. На какое-то время такого вывода хватает – ненадолго, и когда Боунз все же видит его лицо
Ведет себя просто непристойно, и замечательно – Боунз решает, и закрывает за собой дверь от гостей, которых не мог не позвать, и что смотрели на его соседа так, что пришлось потрудиться, объясняя собственные принципы.
Ему пришлось открыть пару старых ран одного претенциозного офицера звездного флота.
Ему пришлось поскрипеть зубами, признавая очевидное иноземное превосходство, сродни права ребенка или очень красивого землянина. Ни один просто умный человек не будет претендовать на то, чтобы вы смирились с ролью немого в его присутствии или даже случайно не позволяли себе тактильного контакта.
Доктор, а после такого уже не сможет стать чем то другим, и не захочет, видимо, больше, возможно, в нем ничего и нет.
Он не испытывает ненависти, мог бы поклясться.
И даже в зимнюю ночь северной Аризоны нет ни озноба от холода, ни даже простых мурашек.
Мог бы поклясться - губы у Спока синие.
За весь день Боунз только и потреблял, что никотин из пачки не самых лучших сигарет. Его руки пропахли насквозь, и рукава, и волосы, это он не чувствует почти, но чужой запах обоняние различает отчетливо – вулканцы пахнут серебром и родниковой водой, но наверняка не все.
Только один, может; Боунз больше никого из них не знал так близко, чего там, он хорошо знал этого одного, на другого бы его не хватило. Как доктор не уделял изучению никакого внимания, одни констатации и заметки, все в основном, когда было поздно и Спок терял от боли сознание, или хрипло и грубо высказывал ему, что мог знать сам – не так уж мало на самом деле.
Боунз знает чуть ли не все о Споке, но с ним рядом коллапсирует в равнодушие, в плотно упакованный защитный костюм.
И иногда случайно касается его руки.
@темы: spones